Гомеопаты
С интересом слежу за явлениями реанимации, развернувшейся во дворе.
Сперва эта троица промаршировала через двор, который виден из кухонного окна. Ярко выраженное быдло в количестве двух штук, не вполне вменяемое, волокло третье быдло под руки, вцепившись ему в волосы и запрокинув голову.
Потом они обосновались на лавочке в другом дворе, где детские грыбочки и вообще все для них только что выстроено: горка, домик, качели. Я-то сперва подумал, что бедолагу волокут на какую-то разборку. Но он, похоже, наширялся до чертей. Может быть, и просто обожратушки, но что-то во мне сомневается. Усадили, стало быть, его на скамейку и начали воздействовать.
Оплеухи грохочут, как салют. Слышно за версту.
Судя по невнятному рыку, которым ему грозят уйти и бросить, убивать не будут. Это что-то глубоко личное, товарищеское, если-друг-наширялся-вдруг.
И – чудо! Он уже как огурец! Я думал, башка отлетит, так его добросовестно обхаживали. Нет, все успокоились, дружно заглядывают под лавочку. Что-то потеряли.
…Блин, надо же. Он уже здоровее тех, что его мудохали. Пошел куда-то. Полная гармония, дружба заново расцвела гипсовой розой.
Десант
Осень. Безрадостное пасмурное утро, оглашаемое печальными музыкальными всхлипами.
Возле Дома Культуры похаживают и поплясывают большеголовые ряженые – Телепузики, какие-то еще монстры, разрываемые мозговой водянкой. Аудитория не ахти какая, детишек почти и нет, затейники пляшут в одиночестве: приседают, раскидывают руки в изумленном гостеприимстве, пошатываются, подскакивают слегка. Имеют в общем и целом вид инопланетян, высадившихся не там, где надо.
Не исключено, что так оно и есть.
Понаблюдали с орбиты, сделали выводы, нарядились для облегчения контакта. Он и удался: уже какая-то лошадка к ним присобачилась, бегает по кругу с тележкой, возит желающих.
Но хотелось большего, конечно. И с музыкой промахнулись: надо не «Ласковый май», а какой-нибудь «Оборзевший октябрь».
Профессиональных контактеров пока не видно, и головастики продолжают выкладываться впустую.
Внутри они, скорее всего, сущие чудовища и побоялись напугать коренное население. Я уверен, что если сдернуть плюшевые головы – так оно и окажется, даже если они не пришельцы.
Сказка
Хорошее настроение, заря нового дня. Ее, к сожалению не видно, потому что за окном темно, но я и так знаю, что она есть.
Хочется писать разные сказки с намеком.
Жил да был, допустим, один человек. И вот он поймал в синем море Хоттабыча, и тот обещал исполнить его самое заветное желание. Но только наоборот.
А человек до того разволновался, что не вник.
И вскоре сделался душой общества. О нем говорили, что он приносит удачу. Многие хотели к нему прикоснуться, и прикасались, и после жили счастливо.
Правда, с ним не любили разговаривать.
Он кивал направо и налево, усердно желал здоровья и благополучия, но по глазам было видно, что врет. Странное дело, недоумевали люди.
Цивилизация
Меня занесло в Перинную линию, прогулялся. Гуляя, обращал внимание на «галеру» Гостиного Двора.
Там затеяли выставку восковых фигур. Подниматься я, конечно, не стал, потому что они денег захотели бы обязательно, эти фигуры, но и снизу все было видно прилично.
Впечатляющее зрелище.
Я так понял, что там показана цивилизация от палеолита до современности.
Первым стоял первобытный человек, похожий на культуриста – его я заметил первым и даже несколько опешил, потому что решил, что это какой-то перформанс. Потом начались некие греки и среди них почему-то – офицер современной российской армии, навытяжку. Возможно, это был живой экскурсант.
Цивилизация распухала, как на дрожжах. Далее я увидел дядю Тома в камзоле и парике, огромного сидячего старца – явного Бога, Римского Папу и нечто вроде Моцарта.
Завершал мировую историю Шрек.
Подробнее не запомнил: у меня кончилась папироса, и я ушел.
Фотопортрет
Пошел себе делать Писательскую Фотографию. На обложку.
Отчаянно трудное это дело. У меня все портреты такие, что никак не скажешь, что Писатель. И дело не в том, что нос погнулся после падения на асфальт, да еще и разрезан кухонным ножиком пятнадцать лет назад, в туалете, где я открывал бутылку «Эрети». Вся поза какая-то не такая, не заинтересованная в судьбах и нравах.
Вот, например, в Центре современной литературы на стенах полно фотографий, и все сплошь Настоящие Писатели. Что ни лицо, то обязательно держит себя за подбородок, иногда обеими руками. Или уткнулось подбородком в кулак. И лоб наморщен, а если вдруг у кого-то улыбка, то обязательно мудрая.
Черт его знает, как это достигается: на каждом портрете – печать вечности.
Строгая девушка усадила меня на высокий стульчик, похожий на детский, и мне захотелось добавить себе нагрудничек и загулить. Поворачивала и так, и сяк, требовала ласковой задумчивости в глазах. Дурят людей-читателей! Ничего ласкового…
И вдруг одна фотография оказалась совершенно Писательская! Подбородок в кулаке, испытующий взгляд исподлобья, и складки на лбу, как у слона на жопе. Вылитый Набоков, начитавшийся себя самого.
Ее-то я и не взял.
БАМ
Маменькины воспоминания неизбежно повторяются и интересны, увы, все больше ей одной. Таков печальный удел всех мам. Но иногда ей удается меня удивить.
Например, следующей историей.
Мне было 10 лет. Я проснулся воскресным утром и спросил:
– Зачем нужен БАМ?
Все опешили. О БАМе в нашей семье почему-то не разговаривали, не вошел он в обиход. Началось растерянное блеяние. Тогда я серьезно сказал:
– Я согласен с Брежневым. Нужно отправлять туда молодежь, чтобы не хулиганила.
Мне давно казалось, что наше государство потеряло в моем лице замечательного министра внутренних дел. Теперь это подтвердилось. У меня всему нашлось бы применение – и русскому маршу, и гей-параду, и прочим шествиям. Поголовная и безутешная занятость.
Кинотеатр, сапог и дальнобойщик
В ноябре 2006 года я побывал на презентации.
Презентовали первый и второй выпуски альманаха «Литературные кубики», который я редактировал и пописывал в который. Мероприятие устроили неподалеку от моего дома, в магазине «Книжный дом», который сделали вместо магазина игрушек «Золотой ключик» – моего любимого, вечная ему память, у меня до сих пор сохранился поросенок, купленный там в 1970 году.
И вот мы расселись за столиками – главред, Владимир Рекшан и я, с табличками-имяуказателями перед собой, и с минеральной водичкой. А напротив расположились случайные потребители, все больше женщины с большими седалищами, да еще приблизился какой-то нетвердый мужчина в пятнистом ватнике. От мужчины исходил врожденный запах дубильных веществ и спиртов. Все вопросы писателям задавал он.
– А вот извините-разрешите спросить – про что вы пишете? – спросил он у Рекшана.
Это страшный для писателя вопрос. Рекшан растерялся и понес какую-то ерунду.
Мужчина посуровел, исполненный укоризны.
– А вот вы пишете про жизнь простых людей? Вот я – дальнобойщик. Вы пишете что-нибудь про дороги? Про нашу простую жизнь?
Выяснилось, что специально – не пишем. К сожалению, в данный момент у писателей таких произведений нет. Есть о любви.
– Любовь была вечно, – сказал дальнобойщик. – Мужчина всегда стоял перед женщиной на коленях. Вот о простых людях что вы пишете? Я целую неделю жил с бомжами, в подвале…
Причинно-следственная цепочка, вобравшая в себя проживание с бомжами и последующее стояние на коленях перед женщиной, начала отчетливо вырисовываться. Чтобы укрепиться в своих подозрениях, я попросил дальнобойщика показать книги, которые он уже купил. Роман «Запах любви» или «Ветер любви», с сердечком на обложке – ну, понятно. Уход из дома ради сожительства с бомжами – затея, за которую приходится платить и заглаживать вину. Стоять на коленях, покупать роман.
Книг о простых людях в его авоське не оказалось. Там имелся роман Петра Катериничева и что-то про космического робота.
Простой дальнобойщик взял на себя основную тяжесть беседы с писателями, выступил с наказами от простого народа и спросил, как я мог написать «Сибирского послушника», которого он не читал, зато побывал в Барнауле.
Потом состоялось вручение приза: оказалось, что издатель разыграл для покупателей домашний кинотеатр. Тут же его и выиграл какой-то пацан лет четырнадцати, который от этого совершенно ошалел, и менеджеру пришлось говорить по телефону с его мамой, убеждать ее в реальности случившегося.
Молодой человек сфотографировался на память с альманахом, кинотеатром, Рекшаном и мной.
Рекшан убивался: надо было и его допустить к розыгрышу. И меня. Я мужественно улыбался. Писатель не имеет права сетовать на лишения. Правый зимний сапог у писателя был расстегнут, там сломалась молния, и денег на новый не было. Это у меня сломался сапог.
